Наверное, такое ощущение бывает, когда прыгаешь через пропасть. Альпинизмом я никогда не занимался, но ассоциации были именно такие. Я вдруг понял – это надо сказать сейчас. Не завтра, не через год, а прямо сейчас. И сказал: – А еще я хотел бы насчет себя... Я хочу креститься. Я думал, что услышав это, священник проявит бурный восторг, но он говорил со мной достаточно сдержанно. Спросил, что я читал, насколько серьезны мои намерения, чем они продиктованы – доброй памятью о покойном друге или чем-то большим. “Я понял, – ответил я, – что здесь, в Церкви – Истина. И я хочу быть там, где Истина”.
Лет до 15-16 я был убежденным атеистом, религия вообще (а христианство в особенности) казалась мне прибежищем всего косного, тупо-агрессивного. Такое отношение не было плодом семейного воспитания – родители мои, обычные советские инженеры, к религии не относились никак. Но вот та пионерская литература 50-70 годов, на которой выросло как минимум два поколения... Образы тупых и злобных попов, темных и ограниченных старух, коих эти попы дурачат. А глубже в историю – сплошь костры инквизиции. К тому же в подростковые годы я всерьез увлекался точными науками, и на фоне галактик с квазарами такой чушью казались церковные свечки... Возможно, эта моя атеистическая страстность оказалась питательной средой, взрастившей интерес к вере – впрочем, на первых порах чисто интеллектуальный. Повлияло еще и то, что примерно в те же годы я расстался с коммунистической идейностью, и поэтому все, что было тогда в загоне – будь то модная экстрасенсорика, авторская песня или Церковь – уже в силу своей полузапрещенности казалось мне достойным внимания.
А в шестнадцать лет я познакомился с человеком, благодаря которому расстался с атеизмом. Кирилл Сергеевич, муж маминой сотрудницы, не скрывал того, что он православный христианин – будучи при том интеллигентнейшим человеком, кандидатом наук. И ему вовсе не было скучно спорить с шестнадцатилетним парнишкой, он не пытался поучать или посмеиваться. Общение наше происходило на равных, и только многие годы спустя я осознал, насколько же различались наши уровни.
Мы много говорили о религии, о Церкви. Кирилл Сергеевич не пытался меня агитировать (чего я, начитавшись о коварных сектантах, подсознательно от него ожидал). У меня появлялись вопросы – он отвечал на них предельно честно. У меня возникало желание что-то прочитать – и он давал мне книги. Благодаря ему я впервые прочитал Новый Завет – зеленую “тамиздатовскую” книжку с тончайшими страничками.
Нет, благостной картинки “юноша внимает наставлениям старца” не было. Взгляды Кирилла Сергеевича зачастую казались мне дикостью, не раз я уходил от него в гневе, давая себе слово никогда более не возвращаться. Но, однако же, возвращался.
Лет в семнадцать я впервые стал молиться. Читал мысленно “Отче наш”, потом – своими словами. Трудно сказать, была ли то вера или игра в веру. На интеллектуальном уровне я всего лишь признавал возможность существования Бога, но к христианским догматам относился с иронией. Но вот появлялось желание молиться – тайно, чтобы никто не знал. А еще я замечал, что молитва действует.
Потом началась студенческая юность, всяческие духовные шатания. То меня увлекала биоэнергетика, то йога, то какое-то совсем уж самопальное богостроительство. И одновременно я общался с Кириллом Сергеевичем, читал книги – в том числе и отцов Церкви в самиздатовской слепой машинописи... Лет в двадцать я, наконец, четко понял внутри себя – я верю в Бога, и Бог этот – Тот, о Ком говорит Библия. В какие-то критические моменты жизни у меня возникало желание пойти в Церковь. Просто постоять, помолиться. Причем я не знал действующих храмов поблизости – и потому всякий раз ездил в Троице-Сергиеву Лавру. Что такое студенту полтора часа в электричке? Пустяк.
Однажды, в 1986 году, я поехал в Лавру помолиться о друге детства, Мише. Его призвали в армию и послали в Афганистан. Несколько месяцев о Мише не было известий, все мы, его друзья и родные, волновались... И вот я стою в Троицком соборе Лавры, молюсь своими словами, прошу Бога помочь Мише. В светлом, умиротворенном состоянии я пошел к выходу – и в притворе услышал проповедь. Какой-то многобородатый дяденька в темном рабочем халате поучал столпившийся вокруг него народ. Он говорил жуткие вещи – вроде того, что Бог ненавидит всех некрещеных людей, что все они – подонки и негодяи, обреченные гореть в аду... И весь мой светлый настрой мгновенно рухнул. Вот, значит, что такое реальная Церковь, подумал я. Если здесь, в храме, такое говорят – значит, это и есть подлинное христианство. Христианство, в котором нет места ни мне, ни моим родителям, ни друзьям... В гневе я вышел на улицу, в совершенно ужасных чувствах поехал домой. С того дня Православие сильно упало в моих глазах. Когда много лет спустя я рассказал об этом случае своему духовнику, тот сказал: “Да это наверняка был сумасшедший, такие нередко забредали в действующие храмы. И скорее всего, его выставили оттуда спустя минуту после Вашего гневного ухода”.
Только вот спустя пару дней после той поездки в Лавру мне приснился сон о Мише – хороший сон, светлый. А потом уж и известия о нем пришли.
Шли годы, плескалась вокруг Перестройка, сперва понемногу, а потом уже и волной хлынула на прилавки мистико-религиозная литература, самого разного сорта. Я много читал, первые издания книг отца Александра Меня чередовались у меня с брошюрами об “энергии ци” и “Розой мира” Даниила Андреева. Последняя произвела на меня огромное впечатление. Я был восхищен. На свою отнюдь не великую зарплату покупал все новые и новые экземпляры и раздаривал знакомым... Но жизнь – в том числе и духовная жизнь – парадоксальна. Читая у Даниила Андреева сожаления по поводу недоразвитого “исторического православия”, я все более этой “недоразвитой” верой интересовался. И все более крепло во мне убеждение, что, несмотря на множество человеческих недостатков православных людей, Истина живет именно в этой, в Православной Церкви.
Иногда у меня возникали мысли о крещении, но что-то все время тормозило дело. Казалось – а зачем? Разве недостаточно быть православным “в уме”? Разве недостаточно просто веровать по-православному? Причем как это – “по-православному “ – я знал довольно смутно. Обрывок информации здесь, что-то услышанное там... Когда в 1991-м я прочитал книгу Владимира Лосского “Очерк мистического богословия Восточной Церкви”, многое стало гораздо понятнее, хотя и вопросов появилось множество.
Увы, Кирилл Сергеевич уже не мог мне ответить – тогда он очень тяжело болел, последние месяцы жизни находился в бессознательном состоянии. Умер он весной 1992 года. И я со своими вопросами и сомнениями остался наедине с самим собой. Других знакомых православных – православных не только в силу крещения, но по жизни, по убеждениям, – у меня тогда не было.
А осенью 1992-го у вдовы Кирилла Сергеевича возникли очень серьезные проблемы. Не буду вдаваться в их суть, скажу лишь, что в той ситуации ей требовался совет человека, которому бы она доверяла. А я знал, что Кирилл Сергеевич был дружен с одним московским священником, он в свое время предлагал мне познакомить нас, но как-то все не складывалось. Теперь же я понял, что этот священник – единственный, кто может помочь. Я выяснил, в каком храме он служит, и поехал туда.
Психологически мне это было весьма непросто. Но в такой ситуации меньше всего надо беспокоиться о собственном удобстве. Я приехал в храм (понятия не имея о расписании богослужений) – и удивительно, этот священник служил как раз сегодня, сейчас! Я дождался конца службы, пересилил себя и подошел к нему. Сказал, что мне нужно с ним поговорить. Тот попросил меня подождать, полчаса я ждал в опустевшем храме, мысленно молился. Потом священник вышел ко мне из алтаря, я кратко описал ему ситуацию. Естественно, тот обещал помочь. А потом... Наверное, такое ощущение бывает, когда прыгаешь через пропасть. Альпинизмом я никогда не занимался, но ассоциации были именно такие. Я вдруг понял – это надо сказать сейчас. Не завтра, не через год, а прямо сейчас. И сказал:
– А еще я хотел бы насчет себя... Я хочу креститься.
Я думал, что услышав это, священник проявит бурный восторг, но он говорил со мной достаточно сдержанно. Спросил, что я читал, насколько серьезны мои намерения, чем они продиктованы – доброй памятью о покойном друге или чем-то большим. “Я понял, – ответил я, – что здесь, в Церкви – Истина. И я хочу быть там, где Истина”. “Что ж, – ничуть не удивившись, ответил он, – готовьтесь к крещению”.
Спустя несколько дней я крестился. С этого момента началась моя жизнь в Церкви, но это – уже другая история.
Наверное, такое ощущение бывает, когда прыгаешь через пропасть. Альпинизмом я никогда не занимался, но ассоциации были именно такие. Я вдруг понял – это надо сказать сейчас. Не завтра, не через год, а прямо сейчас. И сказал: