 ВЧЕРА Я ВНОВЬ УВИДЕЛ ТЕБЯ, выходя из метро. Ты стоял в своей излюбленной позе, картинно отставив ногу, и курил. Я вздрогнул, увидев тебя, затем устремился к тебе через людской поток. Но, подойдя ближе, понял, что опять обознался. Да по-другому и быть не могло. Потому что тебя нет. Потому что ты умер.
Эх, Витька, Витька! Доколе же я буду вздрагивать, замечая в толпе похожего на тебя? Доколе ты будешь сниться мне, со своей лучистой улыбкой и неизменной сигаретой? Ведь ты был моим лучшим, да что там лучшим — единственным, настоящим другом. Ты был из тех друзей, которые мчатся на зов посреди ночи, которые снимают последнюю рубашку, которые кладут душу «за други своя». Ты был, как в песне — «третье мое плечо, третья моя рука...» Но ты был — и вот тебя нет. Который год уже как нет, а я все не могу привыкнуть, не могу! И по-прежнему вздрагиваю, увидев кого-то похожего. И по-прежнему ты снишься мне, и мы говорим с тобой о чем-то. И по-прежнему гоню от себя воспоминания, а они не уходят...
Эх, Витька, Витька! Ты был со мной в той, прошлой жизни, которую мы оба усердно втаптывали в грязь, сами не сознавая того. Но почему, почему же тебя нет рядом, когда настоящая жизнь только началась? Раньше мы вместе грешили, грешили с радостью, стараясь преуспеть в грехе. У нас была «железная» логика: жизнь коротка, молодость еще короче. Значит, возьмем от нее все, и никаких гвоздей! И брали... Но вот тебя нет, а я живу.
Эх, Витька, Витька! Ведь это про нас у Экклесиаста: «Не предавайся греху и не будь безумен: зачем тебе умирать не в свое время?» Теперь я знаю это, а ты так и не узнал. А ведь ты был рядом с Истиной, ну совсем рядышком! Помнишь, как мы пришли в церковь? Ведь мы оба тогда услышали, впервые услышали о Том, Кто ради нас пошел на крест! Мы же оба плакали тогда, оба! Ведь я видел, точно видел — и тебя коснулось, и ты не остался равнодушным: твое сердце всегда было добрее, мягче моего. А помнишь... эх, да что я! Ведь тебя нет.
Эх, Витька, Витька! Плохо мне без тебя, вот что. Да, у меня сейчас все новое и замечательное, и это все даровал мне Господь. Это Он извлек меня «из страшного рва, из тинистого болота». Это Он поставил меня на путь, ведущий в Небеса. Но почему же ты не идешь по этому пути со мной? Почему?
Помню, как я позвонил тебе, позвал в церковь. А ты ответил: «Андрюха, извини, не могу. Там все святые, а я... сам понимаешь. В общем, ты иди, а я пока не готов. Может, потом как-нибудь...» А я... Витька, ведь я даже не попытался уговорить тебя, а ведь мог! Мог бы сказать, что церковь и создана Христом для грешников, что над ее дверями даже табличку повесить можно: «Безгрешным не обращаться». Что таким, как мы, в ней самое место! Да чего там — много сказать мог бы, но ведь не сказал! Подумал тогда: «Ну ладно, потом так потом. Не созрел еще, видно. Ничего, прижмет — сам побежит». Не побежал...
А потом был звонок, и плачущий голос сообщил, что тебя больше нет.
Витька, я до сих пор не могу простить себе того равнодушия, или малодушия, или как там еще... Знаю, что ты никогда не оставил бы меня одного, не бросил бы. А я бросил. И отправился спасать свою душу, позабыв о твоей...
Эх, Витька, Витька! Простил ли ты меня ТАМ? Да, Господь простил — знаю, верю. А ты? Как бы я хотел знать и это... А может, еще узнаю?
Андрей МАЕРШИН
|
